Предлагаем читателям продолжение статьи из журнала «Звезда» 1931 года о быте жителей Талабских островов и событиях 1918 года. Публикуем с сохранением орфографии источника.
Рахтанов И. Александровский посад или Талапские, или Залитские острова // Звезда. – 1931. - № 7. – С. 133-138.
На кладбище на Талапске стоит деревянный памятник красного цвета. Это — памятник революционерам: Залиту, именем которого назван остров, Хорьеву, именем которого называется народный дом, и Белову, именем которого назван остров Верхний.
Залит, Иван Яковлевич, был учителем министерской школы на Талапске. В сельсовете висит его портрет, пожалуй, единственный в мире. На портрете, сделанном, вероятно, в псковской художественной фотографии, изображен толстый человек с бородой и длинными усами, в форменном галстухе и синем вицмундире. Этот человек в тысяча девятьсот восемнадцатом году стал председателем комитета бедноты, выступал за список номер шесть, список большевиков, и при содействии местного попа Леонида Ниловича Колосова образовал кружок сочувствующих большевизму, а в скором времени человек этот был выделен в председатели Псковского исполкома. В Пскове тогда были немцы, и исполком находился в селе Торошине. Залит переехал в Торошино, оставив своим заместителем на островах попа Колосова. И вот поп стал во главе комитета бедноты. Прежде всего комитет обложил купцов, живших на Талапске (каждый из них должен был заплатить по 500—600 рублей), потом комитет объявил мобилизацию в Красную армию. На мобилизацию из купеческих детей явились только шесть человек, а двадцать семь — перебежали к немцам в Псков. Они-то и положили начало знаменитому в истории контрреволюции Талапскому белогвардейскому полку. В туманную ночь седьмого .октября старого стиля белогвардейцы приехали на Талапск в лодках со стороны Таловенца, то есть с противоположной Пскову стороны. Их приняли за таловенских. Белогвардейцы арестовали весь комитет бедноты — Хорьева, Галахова и Колосова. В этот день Залит случайно был на островах, но в шесть часов вечера он уехал, а белогвардейцы приехали ночью. Арестовав комитет бедноты, они пожалели только о том, что главного-то — Залита — не поймали,
— А он в Гирине, в деревне ночует, — сказал Савва Зыбин, занимавшийся извозом.
Это погубило Залита. Белогвардейцы поехали на берег в Гирино и захватили сонного Залита. Тут же в Гирине был и Белов, приехавший с Верхнего.
Арестованного Колосова, который рассказывал мне всe это, привели в сарай у часовни и первым вызвали на допрос.
— Ты поп ? — спросил офицер.
— Поп.
— Так. Сукин ты сын. Ты за Совдепию проклятую? Да? Ладно, Пойдешь молебен служить, сукин поп. Народ требует. Ясно? Да?
Служу заутреню, — рассказывал мне Колосов, — и слышу, как Залита ведут. Ну, кончил я. Не знаю, что делать. Куда итти — не знаю. Приказов нет. Разрешили пойти домой пить чай. Я — скорей домой, сжег все бумаги комитета бедноты, Только кончил, является офицер. Обыск. Рылся, рылся и ничего, конечно, кроме пепла не нашел. «Мы тебя, — говорит, — отец святой, мы тебя в Киев на суд патриарха отправим, или нет — лучше на суд публики, на всенародный суд». Вывел он меня на площадь перед церковью, народ собрался, а он и спрашивает: «Что, православные, с попом делать? Большевик он — свиная башка». «Что делать? Отпустить! — кричит народ. — Куда ты Залита дел? Куда пароход ушел? Отвечай! Отпустить!» А они, белогвардейцы, Залита, Белова, Хорьева и Галахова на пароходе увезли и утопили. Всех. Только ряса меня тогда и спасла. Ну вот. Делать нечего. Суд публики не состоялся. Отпустили меня. Шесть недель были у нас белогвардейцы. Объявили острова крепостью, подняли флаг. А всего в крепости были две пушки. Потом, когда немцы ушли из Пскова, наши герои эвакуировались. Пришли ко мне — и «собирайся на пароход с нами, долгогривый». Ну, а я в сеновал запрятался. Нет меня дома. Обыскали, не нашли — нет меня. Им торопиться нужно было. Озеро совсем замерзало. Так без меня и уехали. А утром, по свежему льду, к нам на острова пришла
Красная армия. Я поехал во Псков и написал отречение. Подстригся в парикмахерской. Тут меня сейчас же назначили в ревтрибунал обвинителем. Жена у меня была классово-чуждый элемент. Дочь она Соловьева, купца. Работаю я в трибунале, вдруг вызывает меня товарищ и говорит: «Садитесь, — говорит — гражданин Колосов, так и так, дочка твоя Балаховича цветами встречает». Очень мне было это неприятно. Все это жена. А с Балаховнчем у меня такой случай вышел. Был он еще тогда советский служащий. Я поехал в Торошино к Залиту. Поговорили мы с ним — он собрался итти к товарищу Фабрициусу. Я с ним пошел. У Фабрициуса кто-то сидит. Я сказал Фабрициусу, что не доверяю Балаховичу. Сам я тогда еще в рясе был. Меня Залит просил не снимать пока. Сказал я, что не доверяю Балаховичу и чувствую, как меня Залит под стулом жмет, а я ничего не понимаю. Я говорю: «Не нравится мне этот Балахович, не наш он человек». Товарищ Фабрициус покраснел и ответил, что он не согласен со мной: Балахович — преданный революции генерал. Пошли мы домой, а Залит мне и говорит: «Там Балахович сидел, а вы при нем, Леонид Нилович». Через две недели Балахович изменил революции. Во Пскове развесил афишки: даю за голову попа Колосова двадцать пять тысяч. А моя дочка его цветами встречала. Все жена. Я с ней развелся. Классово-чуждый она элемент, Соловьева дочь.
Соловьев — самый богатый на Талапске купец. У него двухэтажный кирпичный дом на Нижней улице, шелковая мебель, два парохода и два выезда. Разбогател он на корытах. Купцы принимали снетка не на вес, а корытами. Корыта бывали разной величины, но платили не по величине, не по весу, а гуртом за корыто. Говорят, на этом и разбогател Соловьев.
И. Рахтанов
Памятник погибшим в 1918 году революционерам
Еще по теме читать:
- Кругликов В. В. Талабский рейд осенью 1918 года. Проблемы датировки и состава. Хронология. / Кругликов В.В. (Исследователь, ВИК «Солдаты Отечества»)
